По оконцам кочкового болота скользили волки. Бурый вожак потянул носом и щелкнул зубами. Примолкшая ватага почуяла добычу. Слабый вой и тихий панихидный переклик разбудил прикурнувшего в дупле сосны дятла. Из чапыги с фырканьем вынырнули два зайца и, взрывая снег, побежали к межам. По коленкоровой дороге скрипел обоз; под обротями трепыхались вяхири, и лошади, кинув жвачку, напрянули уши. Из сетчатых кустов зловеще сверкнули огоньки и, притаившись, погасли. - Волки, - качнулась высокая тень в подлунье. - Да, - с шумом кашлянули притулившиеся голоса. В тихом шуме хвои слышался морочный ушук ледяного заслона... Ваньчок на сторожке пел песни. Он сватал у Филиппа сестру Лимпиаду и, подвыпивши, бахвалился своей мошной. На пиленом столе в граненом графине шипела сивуха. Филипп, опоражнивая стакан, прислонял к носу хлеб и, понюхав, пихал за поросшие, как мшаниной, скулы. На крыльце залаяла собака, и по скользкому катнику заскрипели полозья. - Кабы не лес крали, - ухватился за висевшее на стенке ружье Филипп и, стукнув дверью, нахлобучил лосиную шапку. В запотевшие щеки дунуло ветром. Забрякавшая щеколда скользнула по двери и с инистым визгом стукнула о пробой. - Кто едет? - процедил его охрипший голос. - Овсянники, - кратко ответили за возами. - То-то! К кружевеющему крыльцу подбег бородатый старик и, замахав кнутовищем, указал на дорогу. - В чапыжнике, - глухо крякнул он, догоняя сивого мерина. Филипп вышел на дорогу и упал ухом на мятущие порошни. В ухо, как вата, втыкался пуховитый налет. - Идут, - позвенел он ружьем по выбоине и, не затворив крыльца, вбежал в избу. Ваньчок дремал над пустым стаканом. На пол капал огуречный сок и сливался с жилкой пролитого из махотки молока. - Эй, Фанас, - дернул его Филипп за казенотовую поддевку. - Волки пришли на свадьбу. - Никакой свадьбы не будет, - забурукал Ваньчок. - Без приданого бери да свадьбу играй. Филипп, засмехнувши, вынул из запечья старую берданку и засыпал порохом. - Волки, говорю, на яру. - Ась? - заспанно заерзал Ваньчок и растянулся на лавке. Над божницей горевшая лампадка заморгала от шумовитого храпа. Филипп накинул кожух и, опоясав пороховницу, заложил в карман паклю. - Чукан, Чукан, - кликнул он свернувшуюся под крыльцом собаку и вынул, громыхая бадьей, прицепленный к притолке нацепник. Собака, зачуяв порох, ерзала у ног и виляла хвостом. Отворил дверь и забрызгал теплыми валенками по снегу. Чукан, кусая ошейник, скулил и царапался в пострявшее на проходе ведро.
---
Филипп свернул на бурелом и, минуя коряжник около чапыги, притулился в яме, вывороченной корнями упавшей сосны. По лещуге, шурша, проскользнул матерый вожак. В коряжнике хрястнули сучья, и в мути месяца закружились распыленные перья. Курок щелкнул в наскребанную селитру, и кверху с дымом взвился вожак и веснянка-волчиха. К дохнувшей хмелем крови, фыркая, подбежал огузлый самец. Филипп поднял было на приклад, но пожалел наскреб. В застывшей сини клубилась снежная сыворотка. Месяц в облаке качался, как на подвесках. Самец потянул в себя изморозь и, поджав хвост, сплетаясь с корягами, нырнул в чащу. Вскинул берданку и поплелся домой. С помятого кожуха падал пристывший снег. Оследил кругом для приметы место и вывел пальцем ружье. На снегу мутнела медвежья перебежка; след вел за чапыгу. Вынул нож и с взведенным курком, скорчившись, пополз, приклоняясь к земле. Околь бурыги, посыпаясь белою пылью, валялся черно-рыжий пестун. По спине пробежала радостью волнующая дрожь, коленки опустились и задели за валежник. Медведь, косолапо повернувшись на левую лопатку, глухо рыкнул и, взрыв копну снега, пустился бежать. "Упустил", - мелькнуло в одурманенной голове, и, кидая бивший в щеки чапыжник, он помчал ему наперескок. Клубоватой дерюгой на снегу застыли серые следы. Медведь, как бы догадавшись, повернул в левую сторону. На левой стороне по еланке вспорхнули куропатки, он тряхнул головой и шарахнулся назад, но грянул выстрел, и Филипп, споткнувшись, упал на кочку. "Упустил-таки", - заколола его проснувшаяся мысль. С окровавленной головой медведь упал ничком и опять быстро поднялся. Грянули один за другим еще два выстрела, и тяжелая туша, выпятив язык, задрыгала ногами. Из кустов, в коротком шубейном пиджаке, с откинутой на затылок папахой, вынырнул высокого роста незнакомец. Филипп поднял скочившую шапку и робко отодвинул кусты. Незнакомец удивленно окинул его глазами и застыл в ожидающем молчанье. Филипп откинул бараний ворот. - Откулева? - С Чухлинки. - Далеконько забрел. - Да. Над носом медведя сверкнул нож, и Филипп, склонившись на ружье, с жалостью моргал суженными глазками. - Я ведь гнал-то. - Ты? - Я... Тяжелый вздох сдул с ворота налет паутинок. Под захряслыми валенками зажевал снег. - Коли гнал, поделимся. Филипп молчал и с грустной улыбкой нахлобучивал шапку. - Скидывай кожух-то? - Я хотел тебе сказать - не замай. - А что? - Тут недалече моя сторожка. Я волков только тудылича бил. Незнакомец весело закачал головою. - Так ты, значит, беги за салазками? - Сейчас сбегаю. Филипп запахнул кожух и, взяв наперевес ружье, обернулся на коченелого пестуна. - А как тебя зовут-то? - Карев, - тихо ответил, запихивая за пояс нож.
---
Филипп вошел в хату, и в лицо ему пахнуло теплом. Он снял голицы и скинул ружье. Под иконами ворочался Ваньчок и, охая, опускал под стол голову. - Блюешь?.. - Брр... - задрыгал ногами Ваньчок и, приподнявшись, выпучил посовелые глаза. - Похмели меня... - Вставай... проветришься... Приподнявшись, шаркнул ногами и упал головою в помойную лохань. Филипп, поджав живот, катался, сдавленный смехом, по кровати и, дергая себя за бороду, хотел остановиться. Ваньчок барахтался и, прислонясь к притолке, стирал подолом рубахи прилипшие к бороде и усам высевки. Прикусив губу, Филипп развязал кушак и, скинув кожух, напялил полушубок. - Медведя убили... - Самдели? - Без смеха. Посовелые глаза заиграли волчьим огоньком, но прихлынувший к голове хмель погасил их. - Ты идешь? - Иду... - И я пойду. Подковылял к полатям и вытащил свою шубу. - Пойдем... подсобишь. Ваньчок нахлобучил шапку и подошел к окну; на окне, прикрытая стаканом, синела недопитая бутыль. - Там выпьем. Шаги разбудили уснувшего Чукана, и он опять завыл, скребя в подворотню, и грыз ошейник; с губ его кружевом сучилась пена.
---
Карев сидел на остывшей туше и, вынув кисет, свертывал из махорки папиросу. С коряжника дул ветер и звенел верхушками отточенных елей. С поникших берез падали, обкалываясь, сосульки и шуршали по обморози. Месяц, застыв на заходе, стирался в мутное пятно и бросал сероватые тени. По снегу, крадучись на кровь, проползла росомаха, но почуяла порох, свернулась клубком и, взрывая снег, покатилась, обеленная, в чапыгу и растаяла в мути. По катнику заскрипели полозья, и сквозь леденелые стволы осинника показались Ваньчок и Филипп. - Ух, какой! - протянул, покачиваясь, Ваньчок и, падая, старался ухватиться за куст. - Ну и лопатки! - Ты лучше встань, чем мерить лопатки-то, - заговорил Филипп, - да угости пришляка тепленьким. - А есть разве? - Есть. Ваньчок подполз к Кареву и вынул бутыль. - Валяй прям из горлышка.
---
Тушу взвалили на салазки и закрепили тяжем. Ваньчок, растянувшись, спал у куста и бредил о приданом. - Волков я тоже думаю взвалить. - А где они? - Недалече. В протычинах взвенивал коловшийся под валенками лед. Филипп взял матерого вожака, а Карев закинул за спину веснянку. С лещуги с посвистом поднялись глухари и кольцом упали в осинник. - Пугаются, - крякнул Филипп и скинул ношу на салазки. Крученый тяж повернулся концом под грядку. - Эй, вставай, - крикнул он над ухом Ваньчка и потянул его за обвеянный холодом рукав. - Не встану, - кричал Ваньчок и, ежась, подбирал под себя опустившиеся лыками ноги. Ветер тропыхал корявый можжевельник и сыпал обдернутой мшаниной в потянутые изморосью промоины. В небе туманно повис черемуховый цвет и поблекший месяц нырял за косогором расколовшейся половинкой. Филипп и Карев взяли подцепки, и полозья заскрипели по катнику. Щеки горели, за шеями таял засыпанный снег и колол растянутые плечи холодом. Под валенками, как ржаной помол, хрустел мягкий нанос; на салазках верхом на медведе, укрывши голову под молодую волчиху, качался уснувший Ваньчок.