Ты не любишь меня, милый голубь, Не со мной ты воркуешь, с другою, Ах, пойду я к реке под горою, Кинусь с берега в черную прорубь.
Не отыщет никто мои кости, Я русалкой вернуся весною. Приведешь ты коня к водопою, И коня напою я из горсти.
Запою я тебе втихомолку, Как живу я царевной, тоскую, Заману я тебя, заколдую, Уведу коня в струи за холку!
Ой, как терем стоит под водою - Там играют русалочки в жмурки, - Изо льда он, а окна-конурки В сизых рамах горят под слюдою.
На постель я травы натаскаю, Положу я тебя с собой рядом. Буду тешить тебя своим взглядом, Зацелую тебя, заласкаю!
<1915>
Руси
Тебе одной плету венок, Цветами сыплю стежку серую. О Русь, покойный уголок,
Гляжу в простор твоих полей, Ты вся - далекая и близкая. Сродни мне посвист журавлей И не чужда тропинка склизкая. Цветет болотная купель, Куга зовет к вечерне длительной, И по кустам звенит капель Росы холодной и целительной. И хоть сгоняет твой туман Поток ветров, крылато дующих, Но вся ты - смирна и ливан Волхвов, потайственно волхвующих.
<1915>
Рюрику Ивневу
Я одену тебя побирушкой, Подпояшу оструганным лыком. Упираяся толстою клюшкой, Уходи ты к лесным повиликам.
У стогов из сухой боровины Шьет русалка из листьев обновы. У ней губы краснее малины, Брови черные круче подковы.
Ты скажи ей: «Я странник усталый, Равнодушный к житейским потерям». Скинь-покинь свой армяк полинялый, Проходи с нею к зарослям в терем.
Соберутся русалки с цветами, Заведут под гармони гулянку И тебя по заре с петухами Поведут провожать на полянку.
Побредешь ты, воспрянутый духом, Будешь зыкать прибаски на цевне И навстречу горбатым старухам Скинешь шапку с поклоном деревне.
29 марта 1915 г.
СЛЕЗЫ (Из цикла "Больные думы")
Слезы... опять эти горькие слезы, Безотрадная грусть и печаль; Снова мрак... и разбитые грезы Унеслись в бесконечную даль.
Что же дальше? Опять эти муки? Нет, довольно... Пора отдохнуть И забыть эти грустные звуки, Уж и так истомилася грудь.
Кто поет там под сенью березы? Звуки будто знакомые мне - Это слезы опять... Это слезы И тоска по родной стороне.
Но ведь я же на родине милой, А в слезах истомил свою грудь. Эх... лишь, видно, в холодной могиле Я забыться могу и заснуть.
<1915>
СОНЕТ
Я плакал на заре, когда померкли дали, Когда стелила ночь росистую постель, И с шепотом волны рыданья замирали, И где-то вдалеке им вторила свирель.
Сказала мне волна: "Напрасно мы тоскуем", - И, сбросив, свой покров, зарылась в берега, А бледный серп луны холодным поцелуем С улыбкой застудил мне слезы в жемчуга.
И я принес тебе, царевне ясноокой, Кораллы слез моих печали одинокой И нежную вуаль из пенности волны.
Но сердце хмельное любви моей не радо... Отдай же мне за все, чего не надо, Отдай мне поцелуй за поцелуй луны.
<1915>
Старухи
Под окном балякают старухи. Вязлый хрип их крошит тишину. С чурбака, как скатный бисер, мухи Улетают к лесу-шушуну. Смотрят бабки в черные дубровы, Где сверкают гашники зарниц, Подтыкают пестрые поневы И таращат веки без ресниц. «Быть дождю, - решают в пересуде, - Небо в куреве, как хмаровая близь. Ведь недаром нонче на посуде Появилась квасливая слизь, Не зазря прокисло по махоткам В погребах парное молоко И не так гагачится молодкам, Видно, дыхать бедным нелегко». Говорят старухи о пророке, Что на небе гонит лошадей, А кругом в дымнистой заволоке Веет сырью звонистых дождей.
‹1915›
ТАБУН
В холмах зеленых табуны коней Сдувают ноздрями златой налет со дней.
С бугра высокого в синеющий залив Упала смоль качающихся грив.
Дрожит их головы над тихою водой, И ловит месяц их серебряной уздой.
Храпя в испуге на свою же тень Зазастить гривами они ждут новый день
*
Весенний день звенит над конским ухом С приветливым желаньем к первым мухам.
Но к вечеру уж кони над лугами Брыкаются и хлопают ушами.
Все резче звон, прилипший на копытах, То тонет в воздухе, то виснет на ракитах.
И лишь волна потянется к звезде, Мелькают мухи пеплом по воде.
*
Погасло солнце. Тихо на лужке. Пастух играет песню на рожке.
Уставясь лбами, слушает табун, Что им поет вихрастый гамаюн.
А эхо резвое, скользнув по их губам, Уносит думы их к неведомым лугам.
Любя твой день и ночи темноту, Тебе, о родина, сложил я песню ту.
1915
УДАЛЕЦ
Ой, мне дома не сидится, Размахнуться б на войне. Полечу я быстрой птицей На саврасом скакуне.
Не ревите, мать и тетка, Слезы сушат удальца. Подарила мне красотка Два серебряных кольца.
Эх, достану я ей пикой Душегрейку на меху, Пусть от радости великой Ходит ночью к жениху.
Ты гори, моя зарница, Не страшен мне вражий стан. Зацелует баловница, Как куплю ей сарафан.
Отчего вам хныкать, бабы, Домекнуться не могу. Али руки эти слабы, Что пешню согнут в дугу.
Буду весел я до гроба, Удалая голова. Провожай меня, зазноба, Да держи свои слова.
<1915>
ЧАРЫ
В цветах любви весна-царевна По роще косы расплела, И с хором птичьего молебна Поют ей гимн колокола. Пьяна под чарами веселья, Она, как дым, скользит в лесах, И золотое ожерелье Блестит в косматых волосах. А вслед ей пьяная русалка Росою плещет на луну. И я, как страстная фиалка, Хочу любить, любить весну.
<1915>
ЧЕРЕМУХА
Черемуха душистая С весною расцвела И ветки золотистые, Что кудри, завила. Кругом роса медвяная Сползает по коре, Под нею зелень пряная Сияет в серебре. А рядом, у проталинки, В траве, между корней, Бежит, струится маленький Серебряный ручей. Черемуха душистая, Развесившись, стоит, А зелень золотистая На солнышке горит. Ручей волной гремучею Все ветки обдает И вкрадчиво под кручею Ей песенки поет.
<1915>
Алый мрак в небесной черни
Алый мрак в небесной черни Начертил пожаром грань. Я пришел к твоей вечерне, Полевая глухомань.
Нелегка моя кошница, Но глаза синее дня. Знаю, мать-земля черница, Все мы тесная родня.
Разошлись мы в даль и шири Под лазоревым крылом. Но сзовет нас из псалтыри Заревой заре псалом.
И придем мы по равнинам К правде сошьего креста Светом книги голубиной Напоить свои уста.
<1915>
Первая редакция
Алый мрак в небесной черни Начертил пожаром грань. Я пришел к твоей вечерне, Полевая глухомань.
Ой, легка моя кошница, А глаза синее дня. Знаю, мать-земля черница, Все мы - тесная родня.
Разошлись мы в даль и шири Под лазоревым крылом. Но сзовет нас из псалтыри Заревой заре псалом.
И придем мы с земляникой, Очертивши темью даль, У полей родного лика Позабыть свою печаль.
Белая свитка и алый кушак
Белая свитка и алый кушак, Рву я по грядкам зардевшийся мак. Громко звенит за селом хоровод, Там она, там она песни поет.
Помню, как крикнула, шигая в сруб: "Что же, красив ты, да сердцу не люб. Кольца кудрей твоих ветрами жжет, Гребень мой вострый другой бережет".
Знаю, чем чужд ей и чем я не мил: Меньше плясал я и меньше всех пил. Кротко я с грустью стоял у стены, Все они пели и были пьяны.
Счастье его, что в нем меньше стыда, В шею ей лезла его борода. Свившись с ним в жгучее пляски кольцо, Брызнула смехом она мне в лицо.
Белая свитка и алый кушак, Рву я по грядкам зардевшийся мак. Маком влюбленное сердце цветет, Только не мне она песни поет.
<1915>
В лунном кружеве украдкой
В лунном кружеве украдкой Ловит призраки долина. На божнице за лампадкой Улыбнулась Магдалина.
Кто-то дерзкий, непокорный, Позавидовал улыбке. Вспучил бельма вечер черный, И луна - как в белой зыбке.
Разыгралась тройка-вьюга, Брызжет пот, холодный, терпкий, И плакучая лещуга Лезет к ветру на закорки.
Смерть в потемках точит бритву... Вон уж плачет Магдалина. Помяни мою молитву Тот, кто ходит по долинам.
<1915>
В том краю, где желтая крапива
В том краю, где желтая крапива И сухой плетень, Приютились к вербам сиротливо Избы деревень.
Там в полях, за синей гущей лога, В зелени озер, Пролегла песчаная дорога До сибирских гор.
Затерялась Русь в Мордве и Чуди, Нипочем ей страх. И идут по той дороге люди, Люди в кандалах.
Все они убийцы или воры, Как судил им рок. Полюбил я грустные их взоры С впадинами щек.
Много зла от радости в убийцах, Их сердца просты, Но кривятся в почернелых лицах Голубые рты.
Я одну мечту, скрывая, нежу, Что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу Под осенний свист.
И меня по ветряному свею, По тому ль песку, Поведут с веревкою на шее Полюбить тоску.
И когда с улыбкой мимоходом Распрямлю я грудь, Языком залижет непогода Прожитой мой путь.
1915
За темной прядью перелесиц
За темной прядью перелесиц, В неколебимой синеве, Ягненочек кудрявый - месяц Гуляет в голубой траве.
В затихшем озере с осокой Бодаются его рога, - И кажется с тропы далекой - Вода качает берега.
А степь под пологом зеленым Кадит черемуховый дым И за долинами по склонам Свивает полымя над ним.
О сторона ковыльной пущи, Ты сердцу ровностью близка, Но и в твоей таится гуще Солончаковая тоска.
И ты, как я, в печальной требе, Забыв, кто друг тебе и враг, О розовом тоскуешь небе И голубиных облаках.
Но и тебе из синей шири Пугливо кажет темнота И кандалы твоей Сибири, И горб Уральского хребта.
<1915-1916>
Занеслися залетною пташкой
Занеслися залетною пташкой Панихидные вести к нам. Родина, черная монашка, Читает псалмы по сынам.
Красные нити часослова Кровью окропили слова. Я знаю, - ты умереть готова, Но смерть твоя будет жива.
В церквушке за тихой обедней Выну за тебя просфору, Помолюся за вздох последний И слезу со щеки утру.
А ты из светлого рая, В ризах белее дня, Покрестися, как умирая, За то, что не любила меня.
<1915>
И надо мной звезда горит
(Из цикла "Больные думы")
И надо мной звезда горит, Но тускло светится в тумане, И мне широкий путь лежит, Но он заросший весь в бурьяне.
И мне весь свет улыбки шлет, Но только полные презренья, И мне судьба привет несет, Но слезы вместо утешенья.
<1915>
На лазоревые ткани
На лазоревые ткани Пролил пальцы багрянец. В темной роще, по поляне, Плачет смехом бубенец.
Затуманились лощины, Серебром покрылся мох. Через прясла и овины Кажет месяц белый рог.
По дороге лихо, бойко, Развевая пенный пот, Скачет бешеная тройка На поселок в хоровод.
Балаганы, пни и колья, Карусельный пересвист. От вихлистого приволья Гнутся травы, мнется лист.
Дробь копыт и хрип торговок, Пьяный пах медовых сот. Берегись, коли не ловок: Вихорь пылью разметет.
За лещужною сурьмою - Бабий крик, как поутру. Не твоя ли шаль с каймою Зеленеет на ветру?
Ой, удал и многосказен Лад веселый на пыжну. Запевай, как Стенька Разин Утопил свою княжну.
Ты ли, Русь, тропой-дорогой Разметала ал наряд? Не суди молитвой строгой Напоенный сердцем взгляд.
1915
Наша вера не погасла
Наша вера не погасла, Святы песни и псалмы. Льется солнечное масло На зеленые холмы.
Верю, родина, я знаю, Что легка твоя стопа, Не одна ведет нас к раю Богомольная тропа.
Все пути твои - в удаче, Но в одном лишь счастья нет: Он закован в белом плаче Разгадавших новый свет.
Там настроены палаты Из церковных кирпичей; Те палаты - казематы Да железный звон цепей.
Не ищи меня ты в боге, Не зови любить и жить... Я пойду по той дороге Буйну голову сложить.
<1915>
Не видать за туманною далью
(Из цикла "Больные думы")
Не видать за туманною далью, Что там будет со мной впереди, Что там... счастье, иль веет печалью, Или отдых для бедной груди.
Или эти седые туманы Снова будут печалить меня, Наносить сердцу скорбные раны И опять снова жечь без огня.
Но сквозь сумрак в туманной дали Загорается, вижу, заря - Это смерть для печальной земли, Это смерть, но покой для меня.
<1915>
Нет сил ни петь и ни рыдать
Из цикла "Больные думы")
Нет сил ни петь и ни рыдать, Минуты горькие бывают, Готов все чувства изливать, И звуки сами набегают.
<1915>
О дитя, я долго плакал над судьбой твоей
О дитя, я долго плакал над судьбой твоей, С каждой ночью я тоскую все сильней, сильней...
Знаю, знаю, скоро, скоро, на закате дня, Понесут с могильным пеньем хоронить меня...
Ты увидишь из окошка белый саван мой, И сожмется твое сердце от тоски немой...
О дитя, я долго плакал с тайной теплых слов, И застыли мои слезы в бисер жемчугов...
И связал я ожерелье для тебя из них, Ты надень его на шею в память дней моих!
<1915>
Под красным вязом крыльцо и двор
Под красным вязом крыльцо и двор, Луна над крышей, как злат бугор.
На синих окнах накапан лик: Бредет по туче седой Старик.
Он смуглой горстью меж тихих древ Бросает звезды - озимый сев.
Взрастает нива, и зерна душ Со звоном неба спадают в глушь.
Я помню время, оно, как звук, Стучало клювом в древесный сук.
Я был во злаке, но костный ум Уж верил в поле и водный шум.
В меже под елью, где облак-тын, Мне снились реки златых долин.
И слышал дух мой про край холмов, Где есть рожденье в посеве слов.
1915
Туча кружево в роще связала
Туча кружево в роще связала, Закурился пахучий туман. Еду грязной дорогой с вокзала Вдалеке от родимых полян.
Лес застыл без печали и шума, Виснет темь, как платок, за сосной. Сердце гложет плакучая дума... Ой, не весел ты, край мой родной.
Пригорюнились девушки-ели, И поет мой ямщик на-умяк: "Я умру на тюремной постели, Похоронят меня кое-как".
1915
У крыльца в худой логушке деготь
У крыльца в худой логушке деготь. Струи черные расхлябились, как змейки. Ходят куры черных змей потрогать И в навозе чистят клюв свой клейкий. В колымаге колкая засорень, Без колес, как лапы, смотрят оси. Старый дед прямит на втулке шкворень, Словно косу долбит на покосе. У погребки с маткой поросята, Рядом с замесью тухлявая лоханка. Под крылом на быльнице измятой Ловит вшей расхохленная канка. Под горой на пойло скачет стадо. Плачут овцы с хлебистою жовкой. Голосят пастушки над оградой: «Гыть кыря!» - и щелкают веревкой.
‹1915›
Устал я жить в родном краю
Устал я жить в родном краю В тоске по гречневым просторам, Покину хижину мою, Уйду бродягою и вором.
Пойду по белым кудрям дня Искать убогое жилище. И друг любимый на меня Наточит нож за голенище.
Весной и солнцем на лугу Обвита желтая дорога, И та, чье имя берегу, Меня прогонит от порога.
И вновь вернуся в отчий дом, Чужою радостью утешусь, В зеленый вечер под окном На рукаве своем повешусь.
Седые вербы у плетня Нежнее головы наклонят. И необмытого меня Под лай собачий похоронят.
А месяц будет плыть и плыть, Роняя весла по озерам... И Русь все так же будет жить, Плясать и плакать у забора.
1915
Я зажег свой костер
(Из цикла "Больные думы")
Я зажег свой костер, Пламя вспыхнуло вдруг И широкой волной Разлилося вокруг.
И рассыпалась мгла В беспредельную даль, С отягченной груди Отгоняя печаль.
Безнадежная грусть В тихом треске углей У костра моего Стала песней моей.
И я весело так На костер свой смотрел, Вспоминаючи грусть, Тихо песню запел.
Я опять подо мглой. Мой костер догорел, В нем лишь пепел с золой От углей уцелел.
Снова грусть и тоска Мою грудь облегли, И печалью слегка Веет вновь издали.
Чую - будет гроза, Грудь заныла сильней, И скатилась слеза На остаток углей.
<1915>
Я ль виноват, что я поэт
(Из цикла "Больные думы")
Я ль виноват, что я поэт Тяжелых мук и горькой доли, Не по своей же стал я воле - Таким уж родился на свет.
Я ль виноват, что жизнь мне не мила, И что я всех люблю и вместе ненавижу, И знаю о себе, чего еще не вижу, Ведь этот дар мне муза принесла.
Я знаю - в жизни счастья нет, Она есть бред, мечта души больной, И знаю - скучен всем напев унылый мой, Но я не виноват - такой уж я поэт.
<1915>
Я странник убогий Я странник убогий. С вечерней звездой Пою я о боге Касаткой степной. На шелковом блюде Опада осин, Послухайте, люди, Ухлюпы трясин. Ширком в луговины, Целую сосну, Поют быстровины Про рай и весну. Я, странник убогий, Молюсь в синеву. На палой дороге Ложуся в траву. Покоюся сладко Меж росновых бус; На сердце лампадка, А в сердце Исус. <1915>
Меню сайта
