Любимые стихи
                                                                                         
                                                                                                  

Яр. Часть 1. Глава 2
Меню сайта


Форма входа


Любимые стихи
Поиск


Архив записей


Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz


  • Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0


    Приветствую Вас, Гость · RSS 04.05.2024, 23:36


    Яр. Повесть

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    ГЛАВА ВТОРАЯ

         Анисим Карев загадал женить сына Костю на золовке своей племянницы.
         Парню щелкнул двадцать шестой год, дома не хватало батрачки, да и  жена
    Анисима жаловалась на то, что ей одной скучно и довериться некому.
         На Преображенье сосватали, а на Покров сыграли свадьбу.
         Свадьба вышла в дождливую погоду; по селу, как кулага, сопела  грязь  и
    голубели лужи.
         После обедни к попу подъехала  запряженная  в  колымагу  пара  сиваков.
    Дымовитые  гривы  тряхнули  обвешанными  лентами,  и   из   головней   вылез
    подвыпивший дружко.
         Он вытащил из-под сена вязку кренделей, с прижаренной верхушкой  лушник
    и с четвертью вина окорок ветчины. Из сеней выбег попов работник, помог  ему
    нести и ввел в сдвохлую от телячьей вони кухню.
         Из горницы, с завязанным на голове пучком, вышел поп, вынул  берестяную
    табакерку и запустил щепоть в расхлябанную ноздрю.
         - Чи-их! - фыркнуло около печки, и с  кособокой  скамьи  полетела  куча
    пыли.
         - К твоей милости, - низко свесился дружко.
         - Зубок привез?
         - Привез.
         Поп глянул на сочную, только вынутую  из  рассола  ветчину  и  ткнул  в
    красниковую любовину пальцем.
         - Хорошая.
         Вошла кухарка и, схватив за  горлышко  четверть,  понесла  к  открытому
    подполью.
         - Расколешь, - заботливо поддерживая донышко, крикнул работник.
         - Небось, - выпятив  отвислую  грудь,  ответила  кухарка  и,  подоткнув
    подол, с оголенными икрами полезла в подпол.
         - Смачная! - лукаво мигнул работнику дружко и обернулся к попу:
         - Так ты, батюшка, не мешкай.
         В заслюделую дверь, спотыкаясь на пороге,  ввалились  грузной  походкой
    дьячок и дьякон.
         - На колымагу! - замахал рукою дружко. - Выходит сейчас.
         - На колымагу так на колымагу, - крякнул дьякон и, подбирая засусленный
    подрясник, повернул обратно.
         - Есть, - щелкнул дьячок под салазки.
         - Опосля, опосля, - зашептал дружко.
         - Чего опосля?..
         С взбитой набок отерханной шапкой и обгрызанным  по  запяткам  халатом,
    завернув в ворот редкую белую бороденку, вышел поп.
         - Едем.
         Дьякон сидел на подостланной соломе и, свесив ноги,  кшикал  облепивших
    колымагу кур.
         Куры, с кудахтаньем  и  хлопая  крыльями,  падали  наземь,  а  сердитый
    огнеперый петух, нахохлившись, кричал на дьякона и топорщил клювом.
         - Ишь ты, какой сурьезный, - говорил, шепелявя, дьякон, - в засычку все
    норовишь не хуже попа нашего, того и гляди в космы вцепишься.
         Батюшка облокотился на дьячка и сел подле дьякона.
         - Ты больно широко раздвинулся, - заметил он ему.
         Дьякон сполз совсем на  грядку,  прицепил  за  дышло  ноги  и  мысленно
    ругался: "Как петух, черт сивый!"
         - Эй, матушка, - крикнул дружко на коренного,  но  колесо  зацепило  за
    вбитый кол. - Н-но, дьявол! - рванул он крепко вожжи, и лошади, кидая грязь,
    забрякали подковами.
         - А ты, пожалуй, нарочно уселся так, - обернулся поп опять к дьякону, -
    грязь-то вся мне в лицо норовит.
         -  Это,  батюшка,  Бог  шельму  карает,  -   огрызнулся   дьякон,   но,
    повернувшись на грядке, полетел кубарем в грязь.
         - Тпру, тпру! - кричал взбудораженный дружко и хлестанул остановившихся
    лошадей кнутовищем.
         Лошади рванули, но уже не останавливались.
         Подъехав к крыльцу, дружко суматошно ссадил хохотавшего с дьячком  попа
    и повернул за дьяконом.
         Дьякон, склонясь над лужей, замывал грязный подрясник.
         -  Не  тпрукай,  дурак,  когда  лошади  стали,  -  искоса  поглядел  на
    растерявшегося дружка и сел на взбитую солому.
         Молодых вывели с иконами и рассадили по телегам. Жених поехал с  попом,
    а невеста - с крестной матерью.
         Впереди, обвязанные накрест рушниками, скакали  верховые,  а  позади  с
    приданными сундуками гремели несправленные дроги.
         Перед церковью на дорогу выбежала толпа мужиков  и,  протянув  на  весу
    жердь, загородила дорогу.
         Сваха  вынесла  четверть  с   водкой   и,   наливая   бражный   стакан,
    приговаривала:
         - Пей, гусь, да пути не мочи.
         Выпившие мужики оттащили жердь в канаву и с криком стали бросать  вверх
    шапки.
         Дьячок сидел с дьяконом и косился  -  как  сваха,  не  заткнув  пробки,
    болтала пузырившееся вино.
         Из калитки церковной ограды вышел сторож и,  отодвигая  засов,  отворил
    ворота. Поп слез и, подведя жениха к невесте, сжал их правые руки.
         Около налоя краснел расстеленный полушалок, и коптело пламя налепок.
         Не в охоту Косте было жениться, да не захотелось огорчать отца.
         По селу давненько шушукали, что он присватался к вдове-соседке.
         Слухи огорчали мать, а обозленный отец называл его ёрником!
         - Женится - переменится, - говорил Анисиму уважительный кум.  -  Я  сам
    такой смолоду олахарь был.
         Молодайка  оказалась  приглядная; после загула свекровь показала ей все
    свое имущество и отдала сарайные ключи.
         Костя как-то мало смотрел на жену. Он  только  узнал,  что  ходившие  о
    невесте слухи оправдались.
         До замужества Анна спуталась со своим работником.
         Сперва в утайку заговаривали, что она ходит к нему на сеновал, а  потом
    говор пошел чуть не открыто.
         Костя ничего не сказал жене. Не захотелось  опечалить  мать  и  укорить
    отца, да и потом ему самое Анну  сделалось  жалко.  Слабая  такая,  в  одной
    сорочке стояла она перед ним. На длинные ресницы  падали  густые  каштановые
    волосы, а в голубых глазах светилась затаенная боль.
         Вечерами Костя от скуки ходил с ребятами на улицу и играл на  тальянке.
    Отец ворчал, а жена кротко отпирала ему дверь.
         В безмолвной кротости есть  зачатки  бури,  которая  загорается  слабым
    пламенем и свивается в огненное половодье.
         Анна полюбила Костю, но любовь эта скоро погасла и  перешла  в  женскую
    ласку; она не упрекала его за то, что он  пропадал  целыми  ночами,  и  даже
    иногда сама посылала.
         Там, где отперты двери и где нет засовов, воры не воруют.
         Но бывает так, что постучится запоздалый путник и, пригретый, забывает,
    что он пришел на минуту, и остается навсегда.
         Анисим  вздумал  арендовать у соседнего помещика землю. Денег у него не
    было, но он думал сперва занять, а потом перевернуться на обмолоте.
         На Рождество пришел к нему из деревни Кудашева  молодой  парень,  годов
    двадцати, и согласился на найм.
         Костя пропал где-то целую неделю на охоте, и от знакомых стрелков о нем
    не было слуху.
         Анна с батраком ходила в ригу и в два цепа молотили овес.
         Парень ударял резко,  колос  перебивался  пополам,  а  зерна  с  визгом
    впивались в разбросанную солому.
         После хрестца он вынимал баночку и, завернув накосо бумажку, насыпал  в
    нее, как опилки, чистую полукрупку.
         Анна любовалась на его вихрастые кудри, и она чувствовала, как мягко бы
    щекотали его пуховитые усы губы.
         Парень тоже засматривал ей в глаза и, улыбаясь, стряхивал пепел.
         - Ну, давай, Степан, еще хрестец обмолотим, - говорила она  и,  закинув
    за подмышки зарукавник, развязывала снопы.
         Незаметно они сблизились. Садились рядышком и говорили,  сколько  можно
    вымолотить из копны.
         Степан иногда хватал ее за груди и, щекоча, валил  на  солому.  Она  не
    отпихивала его. Ей было приятно, как загрубелые и  скользкие  от  цепа  руки
    твердо катились по ее телу.
         Однажды,  когда  Костя вернулся и уехал на базар, он повалил ее в чан и
    горячими губами коснулся щеки. Она обняла его за голову, и пальцы ее утонули
    в мягких кудрях...
         Вечером на масленицу Костя ушел в корогод и  запевал  с  бабами  песни;
    Анна вышла в сени, а Степан, почистив кирпичом уздечку, перевязал поводья  и
    вынес в клеть.
         На улице громко рассыпались прибаски и слышно, как под  окнами  хрустел
    снег. Анисим с бабкой уехал к куму в гости, а оставшийся  саврасый  жевал  в
    кошелке овес.
         Анна, кутаясь в шаль, стояла, склонясь грудью на перила крыльца.
         Степан повесил уздечку и вышел на крыльцо.  Он  неслышно  подокрался  и
    закрыл ей ладонями глаза.
         Анна обернулась и отвела его руки.
         - Пойдем,  -  покраснев,  как  бы  выплеснула  она  слово  и  закрылась
    рукавом...

                                        ---

         В избу вошел с веселой улыбкой Костя.
         Степан, побледнев, выбежал в сени, а Анна,  рыдая,  закопала  судорожно
    вздрагивающие губы в подушку.
         Костя сел на лавку и закачал ногами; теперь еще  ясней  показалось  ему
    все.
         Он обернулся к окну и, поманув стоявшего у ветлы Степана, вышел в сени.
         - Ничего, Степан, не бойся, - подошел он к нему и умильно  потрепал  за
    подбородок, - ты парень хороший...
         Степан  недоверчиво  вздрагивал.  Ему  казалось, что ласкающие его руки
    ищут место для намыленной петли.
         - Я ничего, Степан...  стариков  только  опасайся...  ты,  может  быть,
    думаешь, я сержусь? Нет!.. Оденься и пойдем посидим в шинке.
         Степан вошел в избу и, не глядя на Анну, вытащил у  нее  из-под  головы
    нанковый казакин.
         Нахлобучил стогом барашковую шапку и хлопнул дверью.
         Вечером за ужином  Анна  видела,  как  Костя  весело  перемаргивался  с
    Степаном. На душе у нее сделалось легче,  и  она  опять  почувствовала,  что
    любит только одного Костю.
         Заметил Анисим, что Костя что-то тоскует, и жене сказал. Мать заботливо
    пытала, уж не с женой ли, мол, вышел разлад, но Костя, только махнув  рукой,
    грустно улыбался.
         Он как-то особенно нежен стал к жене.
         На прощеный день она ходила на реку  за  водой  и,  поскользнувшись  на
    льду, упала в конурку.
         Домой ее привезли на санях, сарафан был скороблен ледяным застывом.
         Ночью с ней сделался жар, он мочил ее красный полушалок и прикладывал к
    голове.
         Анна брала его руку и прижимала  к  губам.  Ей  легко  было,  когда  он
    склонялся к ней и слушал, как билось ее сердце.
         - Ничего, - говорил он спокойно и ласково. - Завтра к вечеру  все,  как
    рукой, снимет.
         Анна смотрела, и из глаз ее капали слезы.

                                        ---

         На первой неделе поста Костя причастился и стал собираться на охоту.
         В кошель он воткнул кожаные сапоги, онучи,  пороховницу  и  сухарей,  а
    Анна сунула ему рушник.
         Достал висевший на  гвоздике  у  бруса  обмотанный  паутиной  картуз  и
    зазязал рушником.
         Опешила, но спросить не посмела. После чая он сел под  иконы  и  позвал
    отца с матерью.
         Анна присела с краю.
         - Благословите меня, - сказал он,  нагнувши  голову,  и  подпер  локтем
    бледное красивое лицо. Отец достал с божницы икону Миколы Чудотворца.  Костя
    вылез и упал ему в ноги. В глазах его колыхалась мутная грусть.
         Связав пожитки, передернул кошель за плечи и нахлобучил шапку.
         - К Страстной вертайся, - сказал отец и,  взяв  клин,  начал  справлять
    топорище.
         Покрестился, обнял мать и вышел  с  Анной  наружу.  Дул  ветер,  играла
    поземка, и снег звенел.
         Костя взял Анну за руку и зашагал по кустарниковому подгорью.
         Анна шла, наклонив голову, и захлестывала от ветра каратайку.
         У озера, где начинался лес, остановился и встряхнул кошелем.
         Хвои шумели.
         - Ну, прощай, Анна! - проговорил тихо и кротко. - Не обижай стариков, -
    немного задумался и гладил ее щеку.
         - Совсем я...
         Анна  хотела  крикнуть  и  броситься  ему  на  шею,  но,  глянув сквозь
    брызгавшие слезы, увидела, что он был уж на другом конце оврага.
         - Костя! - гаркнула она. - Вернись!
         - Ись... - ответило в стихшем ветре эхо.




    Создать бесплатный сайт с uCoz