Любимые стихи - Анна Снегина. Глава 4

Анна Снегина. Глава 4

4

   Все лето провел я в охоте.
   Забыл ее имя и лик.
   Обиду мою
   На болоте
   Оплакал рыдальщик-кулик.

   Бедна наша родина кроткая
   В древесную цветень и сочь,
   И лето такое короткое,
   Как майская теплая ночь.
   Заря холодней и багровей.
   Туман припадает ниц.
   Уже в облетевшей дуброве
   Разносится звон синиц.
   Мой мельник вовсю улыбается,
   Какая-то веселость в нем.
   "Теперь мы, Сергуха, по зайцам
   За милую душу пальнем!"
   Я рад и охоте...
   Коль нечем
   Развеять тоску и сон.
   Сегодня ко мне под вечер,
   Как месяц, вкатился Прон.
   "Дружище!
   С великим счастьем!
   Настал ожидаемый час!
   Приветствую с новой властью!
   Теперь мы всех р-раз - и квас!
   Мы пашни берем и леса.
   В России теперь Советы
   И Ленин - старшой комиссар.
   Дружище!
   Вот это номер!
   Вот это почин так почин.
   Я с радости чуть не помер,
   А брат мой в штаны намочил.
   Едри ж твою в бабушку плюнуть!
   Гляди, голубарь, веселей!
   Я первый сейчас же коммуну
   Устрою в своем селе".

   У Прона был брат Лабутя,
   Мужик - что твой пятый туз:
   При всякой опасной минуте
   Хвальбишка и дьявольский трус.
   Таких вы, конечно, видали.
   Их рок болтовней наградил.
   Носил он две белых медали
   С японской войны на груди.
   И голосом хриплым и пьяным
   Тянул, заходя в кабак:
   "Прославленному под Ляояном
   Ссудите на четвертак..."
   Потом, насосавшись до дури,
   Взволнованно и горячо
   О сдавшемся Порт-Артуре
   Соседу слезил на плечо.
   "Голубчик! -
   Кричал он. -
   Петя!
   Мне больно... Не думай, что пьян.
   Отвагу мою на свете
   Лишь знает один Ляоян".

   Такие всегда на примете.
   Живут, не мозоля рук.
   И вот он, конечно, в Совете,
   Медали запрятал в сундук.
   Но со тою же важной осанкой,
   Как некий седой ветеран,
   Хрипел под сивушной банкой
   Про Нерчинск и Турухан:
   "Да, братец!
   Мы горе видали,
   Но нас не запугивал страх..."
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Медали, медали, медали
   Звенели в его словах.
   Он Прону вытягивал нервы,
   И Прон материл не судом.
   Но все ж тот поехал первый
   Описывать снегинский дом.

   В захвате всегда есть скорость:
   - Даешь! Разберем потом!
   Весь хутор забрали в волость
   С хозяйками и со скотом.

   А мельник...
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Мой старый мельник
   Хозяек привез к себе,
   Заставил меня, бездельник,
   В чужой ковыряться судьбе.
   И снова нахлынуло что-то...
   Тогда я вся ночь напролет
   Смотрел на скривленный заботой
   Красивый и чувственный рот.

   Я помню -
   Она говорила:
   "Простите... Была не права...
   Я мужа безумно любила.
   Как вспомню... болит голова...
   Но вас
   Оскорбила случайно...
   Жестокость была мой суд...
   Была в том печальная тайна,
   Что страстью преступной зовут.
   Конечно,
   До этой осени
   Я знала б счастливую быль...
   Потом бы меня вы бросили,
   Как выпитую бутыль...
   Поэтому было не надо...
   Ни встреч... ни вобще продолжать...
   Тем более с старыми взглядами
   Могла я обидеть мать".

   Но я перевел на другое,
   Уставясь в ее глаза,
   И тело ее тугое
   Немного качнулось назад.
   "Скажите,
   Вам больно, Анна,
   За ваш хуторской разор?"
   Но как-то печально и странно
   Она опустила свой взор.
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   "Смотрите...
   Уже светает.
   Заря как пожар на снегу...
   Мне что-то напоминает...
   Но что?..
   Я понять не могу...
   Ах!.. Да...
   Это было в детстве...
   Другой... Не осенний рассвет...
   Мы с вами сидели вместе...
   Нам по шестнадцать лет..."

   Потом, оглядев меня нежно
   И лебедя выгнув рукой,
   Сказала как будто небрежно:
   "Ну, ладно...
   Пора на покой..."
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Под вечер они уехали.
   Куда?
   Я не знаю куда.
   В равнине, проложенной вехами,
   Дорогу найдешь без труда.

   Не помню тогдашних событий,
   Не знаю, что сделал Прон.
   Я быстро умчался в Питер
   Развеять тоску и сон.