Любимые стихи - Стихотворения 1924г

Русь уходящая

    Мы многое еще не сознаем,
    Питомцы ленинской победы,
    И песни новые
    По-старому поем,
    Как нас учили бабушки и деды.

    Друзья! Друзья!
    Какой раскол в стране,
    Какая грусть в кипении веселом!
    Знать, оттого так хочется и мне,
    Задрав штаны,
    Бежать за комсомолом.

    Я уходящих в грусти не виню,
    Ну где же старикам
    За юношами гнаться?
    Они несжатой рожью на корню
    Остались догнивать и осыпаться.

    И я, я сам,
    Не молодой, не старый,
    Для времени навозом обречен.
    Не потому ль кабацкий звон гитары
    Мне навевает сладкий сон?

    Гитара милая,
    Звени, звени!
    Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
    Чтоб я забыл отравленные дни,
    Не знавшие ни ласки, ни покоя.

    Советскую я власть виню,
    И потому я на нее в обиде,
    Что юность светлую мою
    В борьбе других я не увидел.

    Что видел я?
    Я видел только бой
    Да вместо песен
    Слышал канонаду.
    Не потому ли с желтой головой
    Я по планете бегал до упаду?

    Но все ж я счастлив.
    В сонме бурь
    Неповторимые я вынес впечатленья.
    Вихрь нарядил мою судьбу
    В золототканое цветенье.

    Я человек не новый!
    Что скрывать?
    Остался в прошлом я одной ногою,
    Стремясь догнать стальную рать,
    Скольжу и падаю другою.

    Но есть иные люди.
    Те
    Еще несчастней и забытей.
    Они, как отрубь в решете,
    Средь непонятных им событий.

    Я знаю их
    И подсмотрел:
    Глаза печальнее коровьих.
    Средь человечьих мирных дел,
    Как пруд, заплесневела кровь их.

    Кто бросит камень в этот пруд?
    Не троньте!
    Будет запах смрада.
    Они в самих себе умрут,
    Истлеют падью листопада.

    А есть другие люди,
    Те, что верят,
    Что тянут в будущее робкий взгляд.
    Почесывая зад и перед,
    Они о новой жизни говорят.

    Я слушаю. Я в памяти смотрю,
    О чем крестьянская судачит оголь.
    "С Советской властью жить нам по нутрю...
    Теперь бы ситцу... Да гвоздей немного..."

    Как мало надо этим брадачам,
    Чья жизнь в сплошном
    Картофеле и хлебе.
    Чего же я ругаюсь по ночам
    На неудачный, горький жребий?

    Я тем завидую,
    Кто жизнь провел в бою,
    Кто защищал великую идею.
    А я, сгубивший молодость свою,
    Воспоминаний даже не имею.

    Какой скандал!
    Какой большой скандал!
    Я очутился в узком промежутке.
    Ведь я мог дать
    Не то, что дал,
    Что мне давалось ради шутки.

    Гитара милая,
    Звени, звени!
    Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
    Чтоб я забыл отравленные дни,
    Не знавшие ни ласки, ни покоя.

    Я знаю, грусть не утопить в вине,
    Не вылечить души
    Пустыней и отколом.
    Знать, оттого так хочется и мне,
    Задрав штаны,
    Бежать за комсомолом.

    2 ноября 1924

Свое (форма) ("Цветы на подоконнике")

Цветы на подоконнике,
Цветы, цветы.
Играют на гармонике,
Ведь слышишь ты?
Играют на гармонике,
Ну что же в том?
Мне нравятся две родинки
На лбу крутом.
Ведь ты такая нежная,
А я так груб.
Целую так небрежно
Калину губ.
Куда ты рвешься, шалая?
Побудь, побудь...
Постой, душа усталая,
Забудь, забудь.

Она такая дурочка,
Как те и та...
Вот потому Снегурочка
Всегда мечта.

<1924>

Стансы

        Посвящается П.Чагину

    Я о своем таланте
    Много знаю.
    Стихи - не очень трудные дела.
    Но более всего
    Любовь к родному краю
    Меня томила,
    Мучила и жгла.

    Стишок писнуть,
    Пожалуй, всякий может -
    О девушке, о звездах, о луне...
    Но мне другое чувство
    Сердце гложет,
    Другие думы
    Давят череп мне.

    Хочу я быть певцом
    И гражданином,
    Чтоб каждому,
    Как гордость и пример,
    Был настоящим,
    А не сводным сыном -
    В великих штатах СССР.

    Я из Москвы надолго убежал:
    С милицией я ладить
    Не в сноровке,
    За всякий мой пивной скандал
    Они меня держали
    В тигулевке.

    Благодарю за дружбу граждан сих,
    Но очень жестко
    Спать там на скамейке
    И пьяным голосом
    Читать какой-то стих
    О клеточной судьбе
    Несчастной канарейки.

    Я вам не кенар!
    Я поэт!
    И не чета каким-то там Демьянам.
    Пускай бываю иногда я пьяным,
    Зато в глазах моих
    Прозрений дивных свет.

    Я вижу все
    И ясно понимаю,
    Что эра новая -
    Не фунт изюму вам,
    Что имя Ленина
    Шумит, как ветр, по краю,
    Давая мыслям ход,
    Как мельничным крылам.

    Вертитесь, милые!
    Для вас обещан прок.
    Я вам племянник,
    Вы же мне все дяди.
    Давай, Сергей,
    За Маркса тихо сядем,
    Понюхаем премудрость
    Скучных строк.

    Дни, как ручьи, бегут
    В туманную реку.
    Мелькают города,
    Как буквы по бумаге.
    Недавно был в Москве,
    А нынче вот в Баку.
    В стихию промыслов
    Нас посвящает Чагин.

    "Смотри, - он говорит, -
    Не лучше ли церквей
    Вот эти вышки
    Черных нефть-фонтанов.
    Довольно с нас мистических туманов,
    Воспой, поэт,
    Что крепче и живей".

    Нефть на воде,
    Как одеяло перса,
    И вечер по небу
    Рассыпал звездный куль.
    Но я готов поклясться
    Чистым сердцем,
    Что фонари
    Прекрасней звезд в Баку.

    Я полон дум об индустрийной мощи,
    Я слышу голос человечьих сил.
    Довольно с нас
    Небесных всех светил -
    Нам на земле
    Устроить это проще.

    И, самого себя
    По шее гладя,
    Я говорю:
    "Настал наш срок,
    Давай, Сергей,
    За Маркса тихо сядем,
    Чтоб разгадать
    Премудрость скучных строк".

    1924


СУКИН СЫН

Снова выплыли годы из мрака
И шумят, как ромашковый луг.
Мне припомнилась нынче собака,
Что была моей юности друг.

Нынче юность моя отшумела,
Как подгнивший под окнами клен,
Но припомнил я девушку в белом,
Для которой был пес почтальон.

Не у всякого есть свой близкий,
Но она мне как песня была,
Потому что мои записки
Из ошейника пса не брала.

Никогда она их не читала,
И мой почерк ей был незнаком,
Но о чем-то подолгу мечтала
У калины за желтым прудом.

Я страдал... Я хотел ответа...
Не дождался... уехал... И вот
Через годы... известным поэтом
Снова здесь, у родимых ворот.

Та собака давно околела,
Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
С лаем ливисто ошалелым
Меня встрел молодой ее сын.

Мать честная! И как же схожи!
Снова выплыла боль души.
С этой болью я будто моложе,
И хоть снова записки пиши.

Рад послушать я песню былую,
Но не лай ты! Не лай! Не лай!
Хочешь, пес, я тебя поцелую
За пробуженный в сердце май?

Поцелую, прижмусь к тебе телом
И, как друга, введу тебя в дом...
Да, мне нравилась девушка в белом,
Но теперь я люблю в голубом.

<1924>

ЦВЕТЫ

I

Цветы мне говорят прощай,
Головками кивая низко.
Ты больше не увидишь близко
Родное поле, отчий край.

Любимые! Ну что ж, ну что ж!
Я видел вас и видел землю,
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.

II

Весенний вечер Синий час.
Ну как же не любить мне вас,
Как не любить мне вас, цветы?
Я с вами выпил бы на "ты".

Шуми, левкой и резеда.
С моей душой стряслась беда.
С душой моей стряслась беда.
Шуми, левкой и резеда.

III

Ах, колокольчик! твой ли пыл
Мне в душу песней позвонил
И рассказал, что васильки
Очей любимых далеки.

Не пой! не пой мне! Пощади.
И так огонь горит в груди.
Она пришла, как к рифме "вновь"
Неразлучимая любовь.

IV

Цветы мои! не всякий мог
Узнать, что сердцем я продрог,
Не всякий этот холод в нем
Мог растопить своим огнем,

Не всякий, длани кто простер,
Поймать сумеет долю злую.
Как бабочка - я на костер
Лечу и огненность целую.

V

Я не люблю цветы с кустов,
Не называю их цветами.
Хоть прикасаюсь к ним устами,
Но не найду к ним нежных слов.

Я только тот люблю цветок,
Который врос корнями в землю,
Его люблю я и приемлю,
Как северный наш василек.

VI

И на рябине есть цветы,
Цветы - предшественники ягод,
Они на землю градом лягут,
Багрец свергая с высоты.

Они не те, что на земле.
Цветы рябин другое дело.
Они как жизнь, как наше тело,
Делимое в предвечной мгле.

VII

Любовь моя! прости, прости.
Ничто не обошел я мимо.
Но мне милее на пути,
Что для меня неповторимо.

Неповторимы ты и я.
Помрем - за нас придут другие.
Но это все же не такие -
Уж я не твой, ты не моя.

VIII

Цветы, скажите мне прощай,
Головками кивая низко,
Что не увидеть больше близко
Ее лицо, любимый край.

Ну что ж! пускай не увидать!
Я поражен другим цветеньем
И потому словесным пеньем
Земную буду славить гладь.

IX

А люди разве не цветы?
О милая, почувствуй ты,
Здесь не пустынные слова.

Как стебель тулово качая,
А эта разве голова
Тебе не роза золотая?

Цветы людей и в солнь и в стыть
Умеют ползать и ходить.

X

Я видел, как цветы ходили,
И сердцем стал с тех пор добрей,
Когда узнал, что в этом мире
То дело было в октябре.

Цветы сражалися друг с другом,
И красный цвет был всех бойчей.
Их больше падало под вьюгой,
Но все же мощностью упругой
Они сразили палачей.

XI

Мне страшно жаль
Те красные цветы, что пали.
Головку розы режет сталь,
Но все же не боюсь я стали.

Цветы ходячие земли!
Они и сталь сразят почище,
Из стали пустят корабли,
Из стали сделают жилища.

XII

И потому, что я постиг,
Что мир мне не монашья схима,
Я ласково влагаю в стих,
Что все на свете повторимо.

И потому, что я пою,
Пою и вовсе не впустую,
Я милой голову мою
Отдам, как розу золотую.

<1924>

Годы молодые с забубенной славой

Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой.

Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
Были синие глаза, да теперь поблекли.

Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.
В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.

Руки вытяну - и вот слушаю на ощупь:
Едем... кони... сани... снег... проезжаем рощу.

"Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым!
Душу вытрясти не жаль по таким ухабам".

А ямщик в ответ одно: "По такой метели
Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели".

"Ты, ямщик, я вижу, трус. Это не с руки нам!"
Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.

Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.
Вдруг толчок... и из саней прямо на сугроб я.

Встал и вижу: что за черт - вместо бойкой тройки...
Забинтованный лежу на больничной койке.

И заместо лошадей по дороге тряской
Бью я жесткую кровать модрою повязкой.

На лице часов в усы закрутились стрелки.
Наклонились надо мной сонные сиделки.

Наклонились и хрипят: "Эх ты, златоглавый,
Отравил ты сам себя горькою отравой.

Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, -
Синие твои глаза в кабаках промокли".

<1924>