Любимые стихи - Стихотворения 1925г

1 МАЯ

Есть музыка, стихи и танцы,
Есть ложь и лесть...
Пускай меня бранят за "Стансы" -
В них правда есть.

Я видел праздник, праздник мая -
И поражен.
Готов был сгибнуть, обнимая
Всех дев и жен.

Куда пойдешь, кому расскажешь
На чье-то "хны",
Что в солнечной купались пряже
Балаханы?

Ну как тут в сердце гимн не высечь,
Не впасть как в дрожь?
Гуляли, пели сорок тысяч
И пили тож.

Стихи! стихи! Не очень лефте!
Простей! Простей!
Мы пили за здоровье нефти
И за гостей.

И, первый мой бокал вздымая,
Одним кивком
Я выпил в этот праздник мая
За Совнарком.

Второй бокал, чтоб так, не очень
Вдрезину лечь,
Я гордо выпил за рабочих
Под чью-то речь.

И третий мой бокал я выпил,
Как некий хан,
За то, чтоб не сгибалась в хрипе
Судьба крестьян.

Пей, сердце! Только не в упор ты,
Чтоб жизнь губя...
Вот потому я пил четвертый
Лишь за себя.

<1925>

Воспоминание ("Теперь октябрь не тот")

Теперь октябрь не тот,
Не тот октябрь теперь.
В стране, где свищет непогода,
Ревел и выл
Октябрь, как зверь,
Октябрь семнадцатого года.
Я помню жуткий
Снежный день.
Его я видел мутным взглядом.
Железная витала тень
Над омраченным Петроградом.
Уже все чуяли грозу,
Уже все знали что-то,
Знали,
Что не напрасно, знать, везут
Солдаты черепах из стали.
Рассыпались...
Уселись в ряд...
У публики дрожат поджилки...
И кто-то вдруг сорвал плакат
Со стен трусливой учредилки.
И началось...
Метнулись взоры,
Войной гражданскою горя,
И дымом пламенной "Авроры"
Взошла железная заря.
Свершилась участь роковая,
И над страной под вопли "матов"
Взметнулась надпись огневая:
"Совет Рабочих Депутатов".

<1925>

КАПИТАН ЗЕМЛИ

Еще никто
Не управлял планетой,
И никому
Не пелась песнь моя.
Лишь только он,
С рукой своей воздетой,
Сказал, что мир -
Единая семья.

Не обольщен я
Гимнами герою,
Не трепещу
Кровопроводом жил.
Я счастлив тем,
Что сумрачной порою
Одними чувствами
Я с ним дышал
И жил.

Не то что мы,
Которым все так
Близко, -
Впадают в диво
И слоны...
Как скромный мальчик
Из Симбирска
Стал рулевым
Своей страны.

Средь рева волн
В своей расчистке,
Слегка суров
И нежно мил,
Он много мыслил
По-марксистски,
Совсем по-ленински
Творил.

Нет!
Это не разгулье Стеньки!
Не Пугачевский
Бунт и трон!
Он никого не ставил
К стенке.
Все делал
Лишь людской закон.

Он в разуме,
Отваги полный,
Лишь только прилегал
К рулю,
Чтобы об мыс
Дробились волны,
Простор давая
Кораблю.

Он - рулевой
И капитан,
Страшны ль с ним
Шквальные откосы?
Ведь, собранная
С разных стран,
Вся партия - его
Матросы.

Не трусь,
Кто к морю не привык:
Они за лучшие
Обеты
Зажгут,
Сойдя на материк,
Путеводительные светы.

Тогда поэт
Другой судьбы,
И уж не я,
А он меж вами
Споет вам песню
В честь борьбы
Другими,
Новыми словами.

Он скажет:
"Только тот пловец,
Кто, закалив
В бореньях душу,
Открыл для мира наконец
Никем не виданную
Сушу".

17 января 1925

Мой путь

    Жизнь входит в берега.
    Села давнишний житель,
    Я вспоминаю то,
    Что видел я в краю.
    Стихи мои,
    Спокойно расскажите
    Про жизнь мою.

    Изба крестьянская.
    Хомутный запах дегтя,
    Божница старая,
    Лампады кроткий свет.
    Как хорошо,
    Что я сберег те
    Все ощущенья детских лет.

    Под окнами
    Костер метели белой.
    Мне девять лет.
    Лежанка, бабка, кот...
    И бабка что-то грустное
    Степное пела,
    Порой зевая
    И крестя свой рот.

    Метель ревела.
    Под оконцем
    Как будто бы плясали мертвецы.
    Тогда империя
    Вела войну с японцем,
    И всем далекие
    Мерещились кресты.

    Тогда не знал я
    Черных дел России.
    Не знал, зачем
    И почему война.
    Рязанские поля,
    Где мужики косили,
    Где сеяли свой хлеб,
    Была моя страна.

    Я помню только то,
    Что мужики роптали,
    Бранились в черта,
    В бога и в царя.
    Но им в ответ
    Лишь улыбались дали
    Да наша жидкая
    Лимонная заря.

    Тогда впервые
    С рифмой я схлестнулся.
    От сонма чувств
    Вскуржилась голова.
    И я сказал:
    Коль этот зуд проснулся,
    Всю душу выплещу в слова.

    Года далекие,
    Теперь вы как в тумане.
    И помню, дед мне
    С грустью говорил:
    "Пустое дело...
    Ну, а если тянет -
    Пиши про рожь,
    Но больше про кобыл".

    Тогда в мозгу,
    Влеченьем к музе сжатом,
    Текли мечтанья
    В тайной тишине,
    Что буду я
    Известным и богатым
    И будет памятник
    Стоять в Рязани мне.

    В пятнадцать лет
    Взлюбил я до печенок
    И сладко думал,
    Лишь уединюсь,
    Что я на этой
    Лучшей из девчонок,
    Достигнув возраста, женюсь.
    . . . . . . . . . . . . . .

    Года текли.
    Года меняют лица -
    Другой на них
    Ложится свет.
    Мечтатель сельский -
    Я в столице
    Стал первокласснейший поэт

    И, заболев
    Писательскою скукой,
    Пошел скитаться я
    Средь разных стран,
    Не веря встречам,
    Не томясь разлукой,
    Считая мир весь за обман.

    Тогда я понял,
    Что такое Русь.
    Я понял, что такое слава.
    И потому мне
    В душу грусть
    Вошла, как горькая отрава.

    На кой мне черт,
    Что я поэт!..
    И без меня в достатке дряни.
    Пускай я сдохну,
    Только...
    Нет,
    Не ставьте памятник в Рязани!

    Россия... Царщина...
    Тоска...
    И снисходительность дворянства.
    Ну что ж!
    Так принимай, Москва,
    Отчаянное хулиганство.

    Посмотрим -
    Кто кого возьмет!
    И вот в стихах моих
    Забила
    В салонный вылощенный
    Сброд
    Мочой рязанская кобыла.

    Не нравится?
    Да, вы правы -
    Привычка к Лориган
    И к розам...
    Но этот хлеб,
    Что жрете вы, -
    Ведь мы его того-с...
    Навозом...

    Еще прошли года.
    В годах такое было,
    О чем в словах
    Всего не рассказать:
    На смену царщине
    С величественной силой
    Рабочая предстала рать.

    Устав таскаться
    По чужим пределам,
    Вернулся я
    В родимый дом.
    Зеленокосая,
    В юбчонке белой
    Стоит береза над прудом.

    Уж и береза!
    Чудная... А груди...
    Таких грудей
    У женщин не найдешь.
    С полей обрызганные солнцем
    Люди
    Везут навстречу мне
    В телегах рожь.

    Им не узнать меня,
    Я им прохожий.
    Но вот проходит
    Баба, не взглянув.
    Какой-то ток
    Невыразимой дрожи
    Я чувствую во всю спину.

    Ужель она?
    Ужели не узнала?
    Ну и пускай,
    Пускай себе пройдет...
    И без меня ей
    Горечи немало -
    Недаром лег
    Страдальчески так рот.

    По вечерам,
    Надвинув ниже кепи,
    Чтобы не выдать
    Холода очей, -
    Хожу смотреть я
    Скошенные степи
    И слушать,
    Как звенит ручей.

    Ну что же?
    Молодость прошла!
    Пора приняться мне
    За дело,
    Чтоб озорливая душа
    Уже по-зрелому запела.

    И пусть иная жизнь села
    Меня наполнит
    Новой силой,
    Как раньше
    К славе привела
    Родная русская кобыла.

    1925

ПЕСНЯ

Есть одна хорошая песня у соловушки -
Песня панихидная по моей головушке.

Цвела - забубенная, росла - ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.
Промотал я молодость без поры, без времени.

Как случилось-сталось, сам не понимаю.
Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю.

Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую.
В темноте мне кажется - обнимаю милую.

За окном гармоника и сиянье месяца.
Только знаю - милая никогда не встретится.

Эх, любовь-калинушка, кровь - заря вишневая,
Как гитара старая и как песня новая.

С теми же улыбками, радостью и муками,
Что певалось дедами, то поется внуками.

Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха -
Все равно любимая отцветет черемухой.

Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?
В молодости нравился, а теперь оставили.

Потому хорошая песня у соловушки,
Песня панихидная по моей головушке.

Цвела - забубенная, была - ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

1925

Письмо к сестре

    О Дельвиге писал наш Александр,
    О черепе выласкивал он
    Строки.
    Такой прекрасный и такой далекий,
    Но все же близкий,
    Как цветущий сад!

    Привет, сестра!
    Привет, привет!
    Крестьянин я иль не крестьянин?!
    Ну как теперь ухаживает дед
    За вишнями у нас, в Рязани?

    Ах, эти вишни!
    Ты их не забыла?
    И сколько было у отца хлопот,
    Чтоб наша тощая
    И рыжая кобыла
    Выдергивала плугом корнеплод.

    Отцу картофель нужен.
    Нам был нужен сад.
    И сад губили,
    Да, губили, душка!
    Об этом знает мокрая подушка
    Немножко... Семь...
    Иль восемь лет назад.

    Я помню праздник,
    Звонкий праздник мая.
    Цвела черемуха,
    Цвела сирень.
    И, каждую березку обнимая,
    Я был пьяней,
    Чем синий день.

    Березки!
    Девушки-березки!
    Их не любить лишь может тот,
    Кто даже в ласковом подростке
    Предугадать не может плод.

    Сестра! Сестра!
    Друзей так в жизни мало!
    Как и на всех,
    На мне лежит печать...
    Коль сердце нежное твое
    Устало,
    Заставь его забыть и замолчать.

    Ты Сашу знаешь.
    Саша был хороший.
    И Лермонтов
    Был Саше по плечу.
    Но болен я...
    Сиреневой порошей
    Теперь лишь только
    Душу излечу.

    Мне жаль тебя.
    Останешься одна,
    А я готов дойти
    Хоть до дуэли.
    "Блажен, кто не допил до дна"
    И не дослушал глас свирели.

    Но сад наш!..
    Сад...
    Ведь и по нем весной
    Пройдут твои
    Заласканные дети.
    О!
    Пусть они
    Помянут невпопад,
    Что жили...

    Чудаки на свете.

    1925

СОБАКЕ КАЧАЛОВА

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.

Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?

Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.

1925

Ах, как много на свете кошек

Сестре Шуре

Ах, как много на свете кошек,
Нам с тобой их не счесть никогда.
Сердцу снится душистый горошек,
И звенит голубая звезда.

Наяву ли, в бреду иль спросонок,
Только помню с далекого дня -
На лежанке мурлыкал котенок,
Безразлично смотря на меня.

Я еще тогда был ребенок,
Но под бабкину песню вскок
Он бросался, как юный тигренок,
На оброненный ею клубок.

Все прошло. Потерял я бабку,
А еще через несколько лет
Из кота того сделали шапку,
А ее износил наш дед.

Сентябрь 1925