Яр. Повесть.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
По оконцам кочкового болота скользили волки. Бурый вожак потянул носом
и щелкнул зубами. Примолкшая ватага почуяла добычу.
Слабый вой и тихий панихидный переклик разбудил прикурнувшего в дупле
сосны дятла.
Из чапыги с фырканьем вынырнули два зайца и, взрывая снег, побежали к
межам.
По коленкоровой дороге скрипел обоз; под обротями трепыхались вяхири, и
лошади, кинув жвачку, напрянули уши.
Из сетчатых кустов зловеще сверкнули огоньки и, притаившись, погасли.
- Волки, - качнулась высокая тень в подлунье.
- Да, - с шумом кашлянули притулившиеся голоса. В тихом шуме хвои
слышался морочный ушук ледяного заслона...
Ваньчок на сторожке пел песни. Он сватал у Филиппа сестру Лимпиаду и,
подвыпивши, бахвалился своей мошной.
На пиленом столе в граненом графине шипела сивуха. Филипп, опоражнивая
стакан, прислонял к носу хлеб и, понюхав, пихал за поросшие, как мшаниной,
скулы. На крыльце залаяла собака, и по скользкому катнику заскрипели
полозья.
- Кабы не лес крали, - ухватился за висевшее на стенке ружье Филипп и,
стукнув дверью, нахлобучил лосиную шапку.
В запотевшие щеки дунуло ветром.
Забрякавшая щеколда скользнула по двери и с инистым визгом стукнула о
пробой.
- Кто едет? - процедил его охрипший голос.
- Овсянники, - кратко ответили за возами.
- То-то!
К кружевеющему крыльцу подбег бородатый старик и, замахав кнутовищем,
указал на дорогу.
- В чапыжнике, - глухо крякнул он, догоняя сивого мерина.
Филипп вышел на дорогу и упал ухом на мятущие порошни. В ухо, как вата,
втыкался пуховитый налет.
- Идут, - позвенел он ружьем по выбоине и, не затворив крыльца, вбежал
в избу.
Ваньчок дремал над пустым стаканом. На пол капал огуречный сок и
сливался с жилкой пролитого из махотки молока.
- Эй, Фанас, - дернул его Филипп за казенотовую поддевку. - Волки
пришли на свадьбу.
- Никакой свадьбы не будет, - забурукал Ваньчок. - Без приданого бери
да свадьбу играй.
Филипп, засмехнувши, вынул из запечья старую берданку и засыпал
порохом.
- Волки, говорю, на яру.
- Ась? - заспанно заерзал Ваньчок и растянулся на лавке. Над божницей
горевшая лампадка заморгала от шумовитого храпа. Филипп накинул кожух и,
опоясав пороховницу, заложил в карман паклю.
- Чукан, Чукан, - кликнул он свернувшуюся под крыльцом собаку и вынул,
громыхая бадьей, прицепленный к притолке нацепник. Собака, зачуяв порох,
ерзала у ног и виляла хвостом.
Отворил дверь и забрызгал теплыми валенками по снегу.
Чукан, кусая ошейник, скулил и царапался в пострявшее на проходе ведро.
---
Филипп свернул на бурелом и, минуя коряжник около чапыги, притулился в
яме, вывороченной корнями упавшей сосны.
По лещуге, шурша, проскользнул матерый вожак. В коряжнике хрястнули
сучья, и в мути месяца закружились распыленные перья.
Курок щелкнул в наскребанную селитру, и кверху с дымом взвился вожак и
веснянка-волчиха.
К дохнувшей хмелем крови, фыркая, подбежал огузлый самец.
Филипп поднял было на приклад, но пожалел наскреб.
В застывшей сини клубилась снежная сыворотка. Месяц в облаке качался,
как на подвесках. Самец потянул в себя изморозь и, поджав хвост, сплетаясь с
корягами, нырнул в чащу.
Вскинул берданку и поплелся домой. С помятого кожуха падал пристывший
снег.
Оследил кругом для приметы место и вывел пальцем ружье.
На снегу мутнела медвежья перебежка; след вел за чапыгу.
Вынул нож и с взведенным курком, скорчившись, пополз, приклоняясь к
земле.
Околь бурыги, посыпаясь белою пылью, валялся черно-рыжий пестун.
По спине пробежала радостью волнующая дрожь, коленки опустились и
задели за валежник.
Медведь, косолапо повернувшись на левую лопатку, глухо рыкнул и, взрыв
копну снега, пустился бежать.
"Упустил", - мелькнуло в одурманенной голове, и, кидая бивший в щеки
чапыжник, он помчал ему наперескок.
Клубоватой дерюгой на снегу застыли серые следы. Медведь, как бы
догадавшись, повернул в левую сторону.
На левой стороне по еланке вспорхнули куропатки, он тряхнул головой и
шарахнулся назад, но грянул выстрел, и Филипп, споткнувшись, упал на кочку.
"Упустил-таки", - заколола его проснувшаяся мысль.
С окровавленной головой медведь упал ничком и опять быстро поднялся.
Грянули один за другим еще два выстрела, и тяжелая туша, выпятив язык,
задрыгала ногами.
Из кустов, в коротком шубейном пиджаке, с откинутой на затылок папахой,
вынырнул высокого роста незнакомец.
Филипп поднял скочившую шапку и робко отодвинул кусты.
Незнакомец удивленно окинул его глазами и застыл в ожидающем молчанье.
Филипп откинул бараний ворот.
- Откулева?
- С Чухлинки.
- Далеконько забрел.
- Да.
Над носом медведя сверкнул нож, и Филипп, склонившись на ружье, с
жалостью моргал суженными глазками.
- Я ведь гнал-то.
- Ты?
- Я...
Тяжелый вздох сдул с ворота налет паутинок. Под захряслыми валенками
зажевал снег.
- Коли гнал, поделимся.
Филипп молчал и с грустной улыбкой нахлобучивал шапку.
- Скидывай кожух-то?
- Я хотел тебе сказать - не замай.
- А что?
- Тут недалече моя сторожка. Я волков только тудылича бил.
Незнакомец весело закачал головою.
- Так ты, значит, беги за салазками?
- Сейчас сбегаю.
Филипп запахнул кожух и, взяв наперевес ружье, обернулся на коченелого
пестуна.
- А как тебя зовут-то?
- Карев, - тихо ответил, запихивая за пояс нож.
---
Филипп вошел в хату, и в лицо ему пахнуло теплом. Он снял голицы и
скинул ружье.
Под иконами ворочался Ваньчок и, охая, опускал под стол голову.
- Блюешь?..
- Брр... - задрыгал ногами Ваньчок и, приподнявшись, выпучил посовелые
глаза. - Похмели меня...
- Вставай... проветришься...
Приподнявшись, шаркнул ногами и упал головою в помойную лохань.
Филипп, поджав живот, катался, сдавленный смехом, по кровати и, дергая
себя за бороду, хотел остановиться.
Ваньчок барахтался и, прислонясь к притолке, стирал подолом рубахи
прилипшие к бороде и усам высевки.
Прикусив губу, Филипп развязал кушак и, скинув кожух, напялил
полушубок.
- Медведя убили...
- Самдели?
- Без смеха.
Посовелые глаза заиграли волчьим огоньком, но прихлынувший к голове
хмель погасил их.
- Ты идешь?
- Иду...
- И я пойду.
Подковылял к полатям и вытащил свою шубу.
- Пойдем... подсобишь.
Ваньчок нахлобучил шапку и подошел к окну; на окне, прикрытая стаканом,
синела недопитая бутыль.
- Там выпьем.
Шаги разбудили уснувшего Чукана, и он опять завыл, скребя в подворотню,
и грыз ошейник; с губ его кружевом сучилась пена.
---
Карев сидел на остывшей туше и, вынув кисет, свертывал из махорки
папиросу. С коряжника дул ветер и звенел верхушками отточенных елей.
С поникших берез падали, обкалываясь, сосульки и шуршали по обморози.
Месяц, застыв на заходе, стирался в мутное пятно и бросал сероватые
тени.
По снегу, крадучись на кровь, проползла росомаха, но почуяла порох,
свернулась клубком и, взрывая снег, покатилась, обеленная, в чапыгу и
растаяла в мути. По катнику заскрипели полозья, и сквозь леденелые стволы
осинника показались Ваньчок и Филипп.
- Ух, какой! - протянул, покачиваясь, Ваньчок и, падая, старался
ухватиться за куст. - Ну и лопатки!
- Ты лучше встань, чем мерить лопатки-то, - заговорил Филипп, - да
угости пришляка тепленьким.
- А есть разве?
- Есть.
Ваньчок подполз к Кареву и вынул бутыль.
- Валяй прям из горлышка.
---
Тушу взвалили на салазки и закрепили тяжем.
Ваньчок, растянувшись, спал у куста и бредил о приданом.
- Волков я тоже думаю взвалить.
- А где они?
- Недалече.
В протычинах взвенивал коловшийся под валенками лед.
Филипп взял матерого вожака, а Карев закинул за спину веснянку.
С лещуги с посвистом поднялись глухари и кольцом упали в осинник.
- Пугаются, - крякнул Филипп и скинул ношу на салазки.
Крученый тяж повернулся концом под грядку.
- Эй, вставай, - крикнул он над ухом Ваньчка и потянул его за обвеянный
холодом рукав.
- Не встану, - кричал Ваньчок и, ежась, подбирал под себя опустившиеся
лыками ноги.
Ветер тропыхал корявый можжевельник и сыпал обдернутой мшаниной в
потянутые изморосью промоины.
В небе туманно повис черемуховый цвет и поблекший месяц нырял за
косогором расколовшейся половинкой.
Филипп и Карев взяли подцепки, и полозья заскрипели по катнику.
Щеки горели, за шеями таял засыпанный снег и колол растянутые плечи
холодом.
Под валенками, как ржаной помол, хрустел мягкий нанос; на салазках
верхом на медведе, укрывши голову под молодую волчиху, качался уснувший
Ваньчок.